Когда смерть – копейка… - Александр ВИН

Он наклонился к мальчишке.

– Ты, конечно, можешь хранить молчание… Понял, извини, начну по-другому. Чего ж ты, болезный, дяденек-то обижать вздумал? Угрожаешь, кричишь на взрослых как обезьяна: «Вау-у!». Ты по-русски ругаться хоть можешь? Кивни головкой-то, богатырь хренов. Сопли до колен, ботинки свои клоунские еле таскаешь. «Вау!» И куришь много, я этого вообще не одобряю.

– Виталик, а ты заметил, какой нынче хулиган-то упитанный пошел! Раньше, в наши времена, шпана мелкая да костлявая в бедных районах-то проживала. Жирному и подраться неудобно с ними было.

Виталик жадно курил. Очищая прутиком грязь с пиджака, Глеб продолжал беседовать со своим сиденьем.

– Папанька-то твой, небось, окорочками мелким оптом торгует? Или польскими колготками? А ты сам, наверно, числишься среди своих знакомых как патриот земли русской, в свободное от школы время узбекских штукатуров по улицам, небось, всей компанией гоняете? Правильно, угадал. А знаешь ты хоть, чем мировые народы в главном-то друг от друга отличаются? Думаешь, рельефом земли, на которой они проживают? Или, может, бананами или осьминогами, которые они у себя там, в разных странах, за завтраком лопают, а? Может, косоглазостью или цветом кожи? Не знаешь? То-то же….

Языки у них разные, кретин, вот главное различие! Вот за что веками умные народы сражались – за свой язык! А ты даже одно русское слово на заборе правильно написать не можешь, как тот самый чурка…! Чем ты тогда от узбека-то своего ненавистного отличаешься, а, патриёт?!

Сидеть было удобно.

Поплакав, молчаливый попробовал было вывернуться из-под Глеба и стряхнуть его на холодную ночную землю, но, коротко получив ещё раз по загривку, опять тихонько захныкал.

– Вот Виталик, довелось мне тут недавно услыхать, как один негритёнок-студент на университетском юбилее стихи Пушкина по-русски читал – аж дух от восхищения перехватывало! А когда вот такие, свои, рязанские морды, пытаются прилюдно про Ницше чего-то для них самих непонятное орать – блевать хочется.

– Знаешь, милок, – Глеб Никитин ласково похлопал лежащего парня по тощему заду, – я ведь лучше тебя знаю, что Цой жив, но не могу согласиться, когда ты и твои дружки-недоумки везде на фасадах карябают, что он «жыв»… Тебе, земеля, хоть иногда в башку приходит такая мысль, что твой дед на Рейхстаге писал грамотней, чем ты сейчас на заборе?

– У моей матушки, Виталь, а ей-то уже за семьдесят будет, почерк до сих пор такой ясный, что когда читаю её письма, знаю, вроде, что на бумаге написано про именины кого-то из родни, а перед глазами всё равно как строчки: «На холмах Грузии лежит ночная тьма…».

Виталик бросил огонек сигареты в кусты.

– И у меня ведь дядька родной был, в Песочном, помнишь, жил, скотником работал. Так он «Евгения Онегина» под портвейн так дубасил наизусть, что мы пацанятами только его в гостях-то в деревне и слушались…

– Правильно, дружище! А эти вот, народные мстители, и книжек не читают, и взрослых не слушают. Ну и мо́лодёжь нынче пошла, тьфу! Даже драться как следует не умеют! И ведь всё это происходит из-за повальной неграмотности и нелюбознательности. Нас-то в свое время основам махаловки учили даже классики. «Упор на левую ногу, правая напряжена и чуть согнута. Удар не только рукой, но и всем телом, снизу вверх, под подбородок». Как же был прав славный матрос Жухрай!

– Не-е, Глебка, ты чего-то не про то говоришь. Разве можно с этими гадёнышами только книжками обходиться?! С монтировкой нужно ходить вечерами по нашему парку, вот! Это ведь ты был с самого своего детства домашним и книжным мальчиком, а эти…, эти учатся своим гадостям в подворотнях.

Глеб поёрзал, устраиваясь поудобней.

– Докладываю. После внимательного штудирования книги «Как закалялась сталь» мною была так же тщательно изучена другая книжица – «Побывай в Пэррисе и умри». Там уже было не про революционных российских матросов, а про подготовку современных американских спецназовцев. Соответственно, оттуда уже запомнились более жёсткие цитаты и, извиняюсь, более садистские приемы.

А потом, после книжек-то этих полезных, случалось в моей жизни всякое интересное по этой теме. В мореходке с товарищами гоняли курсантскими ремнями гражданских хулиганов. И не раз. Бились за справедливость с нехорошими красномордыми мужиками в пивняках. С возрастом география расширялась – в Херсоне, на прекрасном южном пляже, местные ребятишки покушались как-то на святое, старались бить меня исключительно не по лицу, но, как видишь, выстоял, удалось тогда сохранить всё ценное, что было на тот момент в моем растущем организме. Потом ещё пару раз приходилось вставать вдвоем, втроем против толп мелких азиатов с корейских тунцеловов в барах Санта-Круса и Лас-Пальмаса. Тут уж больше от их нехороших рабочих ножей приходилось уворачиваться, да и не кулаками, а всё больше ногами братьев-землян гасить.…

Паренёк под Глебом застонал и зашевелился.

– Правильно. Критику снизу принимаю. Не всё так гладко было в быту у гладиатора. С огромным педагогическим удовольствием вспоминаю до сих пор случай, когда однажды в мореходке меня посадил на задницу один боксер. Нас, щенят-первокурсников, вдвоем против этого кандидата в мастера в ринг для спарринга выпустили. Мы, юные да дерзкие, сразу же приноровились стукать дядьку-третьекурсника по щекам – то один, то другой из нас шлепал его несильно, но обидно, а он смиренно так уворачивался, уворачивался… Видно, тренер в тот раз попросил его не особо с нами жестоким быть. Потом глазки у кандидата как-то нехорошо красным налились и вот, после одного моего особенно смачного удара ему по уху, он что-то быстро сделал правой рукой, а я, до сих пор всё прекрасно видящий и всё слышащий, сначала в густой такой, внезапной тишине медленно-медленно опустился на колени, потом, так же не спеша, сел на свой кормовой отсек. И сидел я на ринге в совершеннейшем счастье, думал, что жизнь хороша, пока наш тренер мокрое полотенце мне на голову не накинул.

– Это к слову. – Глеб сидя чуть подпрыгнул. – Чтобы детишки не подумали, что мы с тобой тут перед ними хвастаемся. Кто доказывает грубо – тот не доказывает ничего. Лучше миром обходиться. Эй, уважаемый, ты ещё дышишь? Шевельни, пожалуйста, ластами. Вот и замечательно, он ещё с нами.

– Так вот, Виталик, как говорил наш знаменитый адмирал, теория без практики мертва, а практика без теории – вредна и бесполезна. Для жизни одинаково нужно и книжки умные читать, и на турнике уметь подтягиваться.

В далеком начале центральной аллеи замигали синие проблесковые огни.

– Оказывается, чтят ещё тут у нас в городе память юных пионеров-героев. Ладно, Виталя, вставай, подтащим пацанов к монументу, а то их тут стражи порядка в потемках полночи будут искать.

На прощанье капитан Глеб Никитин низко наклонился к испачканной в асфальтовой грязи физиономии толстого паренька.

– А если всё-таки полицейские вас сейчас не подберут, то утром я лично принесу тебе, дружок, на завтрак «Педигри». Для щенков.

На выходе из парка Глеб снял пиджак, повертел его под фонарем.

– Коллега! Предлагаю восстановить кислотно-щелочной баланс и успокоить разбушевавшиеся нервы – у тебя ведь, мой боевой друг, нервы же разбушевались, не так ли? Ты ни за что не уснёшь сейчас в своей мирной, безмятежной кроватке, а будешь ещё долго ворочаться, переживая подробности нашей славной битвы. Это плохо для нервов и для пищеварения. Где тут у вас есть какая-нибудь ночная забегаловка поприличней?

Виталик с удивлённым восхищением смотрел на него.

– Ну ты…! Ну ты даёшь! Где ты всему этому научился-то?!

Капитан Глеб меланхолично и аккуратно продолжал складывать на руке пиджак.

– Чего уставился – я ведь жареную курочку, – он точно передразнил Виталика, – кушаю только у тебя в гостях.

– А какую дома кушаешь, варёную?

– Никакую. Всему лучшему, что на сегодняшний день есть во мне, знаешь, чем я обязан?

– Опять книгам, что ли?

– Нет. Овсянке на завтрак.

– А ты там не забоялся? Ведь здоровые же лбы-то, молодые?!

– Да брось, Виталь, мы что, по-твоему, уже пенсионеры ни на что не годные, а? Ты-то вон боец ещё о-го-го какой, удар у тебя, как у настоящего панчера!

Виталик озабоченно оглянулся на почти неразличимые парковые деревья.

– Боец-то бойцом, вот ты скоро уедешь, а мне чего делать, если эти на улице где меня встретят? Мне же ещё здесь ходить, Антонину со второй смены встречать…

– А ты сбрей бороду, сойдешь за молодого, подростки тебя и не узнают.

В кафе, с учетом позднего времени и их испачканной одежды, пришлось поклясться, что они «только на пару минут и без претензий».

– …Как совсем и не пили. – Виталик рассматривал в меню цену «Хенесси», который заказывал Глеб.